ВВЕДЕНСКИЙ Александр Иванович (19(31).03.1856, Тамбов — 7.03.1925, Ленинград) — философ, психолог, логик. По окончаний в 1881 г. историко-филологического ф-та Петербургского ун-та был оставлен для подготовки к проф. званию по кафедре философии. В 1884—1886 гг. находился в научной коман­дировке в Германии (Берлин, Лейпциг, Гейдель-берг), где работал у К. Фишера. С 1887 г. — при­ват-доцент Петербургского ун-та. Защитив в 1888 г. магистерскую диссертацию "Опыт по­строения теории материи на принципах крити­ческой философии", становится зав. кафедрой философии. Преподавал в ряде др. высших учеб­ных заведений С.-Петербурга, читая курсы логи­ки, психологии, истории философии, ведя семи­нары по философии Канта, Аристотеля, Плато­на. Среди его слушателей были известные впос­ледствии философы С. О. Грузенберг, Жаков, Лапшин, Н. О. Лосский, С. И. Поварнин. В. был редактором мн. переводов и изданий европейс­кой философской литературы (в частности, лек­ций по истории философии В. Виндельбанда), одним из организаторов Санкт-Петербургского философского об-ва, начавшего свою работу в январе 1898 г. с его выступления "Судьбы философии в России", в к-ром он выражал наде­жду на ближайший расцвет рус. философии. Главные работы В.: "Опыт построения теории материи на принципах критической философии" (1888), "Логика как часть теории познания" (1909, затем еще 3 издания), "Психология без всякой метафизики" (1914, 3 издания). В 1922 г. В. был уволен из ун-та. В. не создавал своей системы и, по общему признанию, в историю философии внес сравнительно мало нового. Он был прежде всего преподавателем философии, организатором философской жизни, воспитате­лем философской культуры рус. об-ва. Считая различные мировоззрения ступенями самопозна­ния человечества, В. в рамках такой общей по­становки задачи разрабатывал 3 группы вопро­сов: натурфилософии, гносеологии и метафизи­ки. Их решение он ищет в кантовском науч­но-критическом агностицизме, отвергая возмож­ность научной метафизики, т. е. познания бытия, как оно существует само по себе, вне восприятия его. Однако в целях личной и общественной нра­вственности В. признает метафизику как дело веры. Его натурфилософские исследования осно­вываются на признании субъективной природы познавательного опыта и его категориального аппарата. Поэтому он утверждает, что мы знаем только продукты нашего сознания "по поводу вещей". Что касается их собственного сущест­вования, то суждения об этом возможны в силу действия закона объективирования, в соответст­вии с к-рым "продукты душевной жизни мы сознаем уже объективированными" (Психология без всякой метафизики. Пг., 1917. С. 131—132). Последнее обусловлено структурой самосозна­ния, раскрытой И. Кантом и И. Г. Фихте: осознание нашего Я невозможно без сознания ч.-л., что нашим Я не является. Возникающий в таком случае вопрос о соотношении объективирован­ного предмета и объективирующего его сознания выводится на проблему причинной связи между ними. Последняя рассматривается В. как "при­мышляемая к опыту" априорная форма нашего рассудка. Тела, по его мнению, состоят из комп­лексов закономерно связанных ощущений, к-рые в силу законов сознания с роковой необходимо­стью объективируются нами, т. е., несмотря на свой субъективный характер, неизбежно понима­ются нами как отдельно и независимо от нас существующие: "...что скрывается за этими объ­ективированными ощущениями, остается неиз­вестным в той же мере, в какой неизвестно, что именно скрыто сзади сознания, душа ли или порождающая его недуховная сущность" (К воп­росу о строении материи//Оттиск из журн. Ми­нистерства народного просвещения. 1890. С. 76). В. исходит из наличного знания, представляемо­го им в виде позитивистски истолкованного опы­та, к-рый включает в себя ощущения и их логи­ческую обработку при помощи априорных идей двух видов — понятий (причинность и действие, субстанция, Я и др.) и представлений (простран­ство и время). Собственно знанием, т. обр., явля­ются данные опыта в чистом виде, логические законы, посредством к-рых при помощи силло­гизмов "приращивается" опытное знание, и, на­конец, априорные предпосылки познания. Из объекта научного знания, каким его представля­ет В., изъяты гипотезы и теории на том основа­нии, что они переходят за границы чистого опы­та и оказываются потенциально метафизичны­ми. Гносеологию В. считает главной философс­кой дисциплиной, поскольку она выясняет усло­вия существования бесспорного знания (матема­тики и естествознания) и устанавливает границу между знанием и верой или между миром явле­ний и миром вещей в себе. В. предлагает свое собственное доказательство критицизма или ус­тановления упомянутой границы только при по­мощи логики. Свое учение поэтому он именует логицизмом или рус. вариантом критицизма, суть к-рого он излагает следующим образом: "Вследствие неизвестности, подчинено ли истинное бытие закону противоречия, метафизическое знание неосуществимо до такой степени, что не­льзя даже узнать, трансцендентно ли истинное бытие, или же оно имманентно. Одинаково допу­стимо и то и другое, если математика и естествоз­нание считаются знанием" (Логика как часть теории познания. 3-е изд. Пг., 1922. С. 315). В любом случае для В. характерна субъектив­но-идеалистическая позиция, согласие к-рой предметы математики и естествознания являются не самим истинным бытием, а "нашими неволь­ными представлениями о вещах". Этим, считает он, не отрицается их бытие, как таковое, но установление данного факта есть дело не науки, а метафизики веры, причем такой метафизикой может быть и материализм, и спиритуализм, атеизм и теизм. В рамки критицизма В. вписыва­ется его "психология без всякой метафизики", т. е. утверждение, что чужая душевная жизнь не явля­ется предметом опыта, ни одно физиологическое явление, включая и речь, нельзя принимать за достоверное свидетельство чужой душевной жиз­ни. Это утверждение вызвало возражение со сто­роны Грота, Лопатила, Радлова, С. Н. Трубецкого и др. Осознание границ знания не мешает, по В., раздвинуть границы мировоззрения за счет суж­дений веры. Невозможность научной метафизики не исключает метафизику как реализацию нравст­венного сознания. Последняя прямо включается в научное мировоззрение, к-рое, чтобы оправдать свою общеобязательность, должно выявлять мо­тивы исповедания того или иного нравственного кредо и оценивать его. Не выходя за свои пределы, наука не может объяснить самого существования мира, допуская тем самым акт творения. Однако сам В. выбирает религию из соображений нравст­венно-практических: "...вера в личное бессмертие есть условие и логической и нравственной позволительности веры в смысл жизни" (Философские очерки. СПб., 1901. Вып. 1. С. 129). По его мнению, сама совесть оправдывает религиозное чувство. Распространенность атеизма в рус. об-ве объясня­ется им его низкой культурой и засилием материа­лизма и позитивизма. Сменивший их марксизм, считал он, предложил привлекательный социаль­но-экономический идеал, нелогично воздвигнув его на материалистическом и атеистическом фун­даменте. Защита В. религии вызвала ряд резких обвинений его в советской прессе (В. А. Ваганян, И. А. Боричевский, В. А. Быстрянский).

Соч.: К вопросу о строении материи.СПб., 1890; О пределах и признаках одушевления. Новый психофи­зиологический закон в связи с вопросом о возможности метафизики. СПб., 1892; Судьбы философии в России. М., 1898; Философские очерки. СПб., 1901. Вып. 1; Новое и легкое доказательство философского критицизма. Спб., 1909; Судьба веры в Бога в борьбе с атеиз-мом//Мысль. Журнал Петербургского философского общества. 1922.

Лит.: Менделеев И. От критицизма к этической гносеологии. Опровержение критицизма проф. А. И. Введенского. Введение в этическую гносеологию. Клин, 1914; Водзинский Е.И. Русское неокантианство конца XIX — начала XX в.: марксистско-ленинская критика онтологии и гносеологии. Л.,. 1966; Филиппов Л. И. Неокантианство в России //Кант и кантианцы: Крити­ческие очерки одной философской традиции. М., 1978.

А. А. Ермичев