Босх, Иероним (1450 – 1516) — нидерландский художник, относящийся к числу наиболее известных и популярных как у себя на родине, так и в общеевропейском масштабе. Широкая известность Б. продолжалась весь XVI век и пережила второе рождение в XX веке. Что касается XVI века, то она тем более удивительна, что произведения художника не просто не совпадают с той картиной мира, образом человека и представлением о Боге, которые характерны для христианства. По очень существенным моментам они прямо противоречат христианскому опыту и вероучению. И все же произведения Б. очень ценил подчеркнуто благочестивый сын и защитник католической церкви, каким считался и был испанский король Филипп II. Обыкновенно творчество великого нидерландского художника связывают с традицией народного творчества. Отчасти это объясняет вопиющую «неортодоксальность» картин Б. Однако мир, созданный художником, поражает своей глубокой кризисностью, безысходностью и безнадежностью, принимаемыми как данность и далеко выходящими за рамки присущего или близкого народной культуре. Мир, по Б., предполагает и включает в себя Творца, боговоплощение и Священную Историю. Однако они приобретают у художника характер, давший основание ряду исследователей обнаруживать в его произведениях близость к гностицизму с его взглядом на тварный мир как насквозь, раз и навсегда пронизанный злом, исходно бытийственно недоброкачественный. Прямое влияние гностицизма на Б. маловероятно и недоказуемо, что не мешает видеть в его живописи черты близости и совпадения с гностицизмом. Ключом к пониманию художественного мира живописца в его целом может служить изображение с внешней стороны створок алтаря, прославленного как триптих «Сад земных наслаждений» (1500-1510). Здесь перед зрителем предстает весь мир в момент, видимо, в третий день творения, когда по слову Божию «И произвела земля зелень, траву, сеющую семя по роду ее, дерево, приносящее плод, в котором семя по роду его» (Быт., 1). Никаких следов первозданности мира в изображении Б. нет. Исполненное гризайлью, оно тусклое, оставляющее впечатление скудости и вместе с тем какого-то невнятного и слепого порыва растений к существованию. Осуществленность этого порыва уже на человеческом уровне предъявлена на внутренней стороне алтарных створок. На первой из них Адам и Ева пребывают в раю в живом общении со своим Творцом. На этот раз мир действительно первозданен, ему присуща утренняя свежесть и новизна. Но в этом мире нет существенной разницы между неживой, растительной и животной природой. Все в нем бессмысленно куда-то тянется, чем-то озабочено, являет собой гротескную гармонию всеобщей невменяемости. Люди здесь не составляют исключение. Пока перед лицом Господа она еще как бы не родившиеся и неопределившиеся души. Ничто, однако, не предвещает их рождения к разуму, смыслу, самоопределению. Бог в этом мире — одинокий пришелец, который скоро уйдет, предоставив мир его растительной витальности, в которой его насельники-люди будут вполне соответствовать духу целого. Они — это те же минералы, растения, животные, точно так же прорастают или врастают в мир, где им вроде было уготовано царское достоинство. Из такого сада земных наслаждений людям прямо уготована дорога в ад третьей створки алтаря. И этот ад ничего существенного в человеческой жизни не меняет. Как были люди невменяемы в наслаждениях растительной жизнью, так невменяемыми они остаются в аду. Растительная жизнь продолжается, по-прежнему безраздельно господствует прорастание всего во все, переходы и метаморфозы одного в другое при продолжающемся сне души. Он настолько глубок и всеобъемлющ, что в аду Б. нет даже мучений, точнее, то, что должно быть мукой, сразу же превращается в нечто вялое и недостающее цели. В общем-то, цели и нет. Всякого рода чудища — это не бесы, а все те же проявления неопределенной жизненной силы, неизвестно куда и на что направленной, некоторого подобия бессознательного влечения мировой воли. Действительно, зловещие черты ад приобретает в другом произведении Б. — «Блаженные и проклятые» (1500-1504). На его четырех створках последовательно изображены вначале две сцены, относящиеся к раю и затем две адских сцены. Последние сумеречные, в них тьма не рассеивается, а становится только более внятной за счет всполохов адского пламени. Но и здесь настоящих мучений у людей нет, как будто ад пугает, а им не страшно, настолько люди лишены всякой сосредоточенности и устойчивого самоощущения. Парадокс «Блаженных и проклятых» состоит в том, что здесь рай изображен пострашнее ада, настолько от него исходит дух безнадежности и небытия. В его преддверии пребывают души спасенных для вечной жизни людей. Это жалкие, убогие существа. В них есть что-то от насекомых, своего рода летающих жуков. В еще большей степени это же можно сказать о сопровождающих людские души ангелах. Всех их, как и в аду, обступает тьма. Путь из нее в светоносную воронку. Она уже вобрала в себя одного спасенного с его проводником-ангелом, и вот-вот вберет другого. Самое жуткое в этом свете — его мертвенный характер. Как будто он исходит из пустоты. Это пустота света и все же он соприкосновен ничто или прямо его выражает. В этом ничто, кажется, через мгновение растворятся крошечные фигурки, достигшие своего странного и страшного рая. Впрочем, на последней створке «Блаженных и проклятых» рай представлен совсем иначе. В нем люди пребывают как в саду. Конечно, впрямую это не сад земных наслаждений. Вот только прибыли туда люди едва ли отличные от насельников сада земных наслаждений. От чего и нет никакой уверенности в том, что они не обживут рай на старый лад. Как бы далеко не уводила Б. художественная фантазия от христианских смыслов, не может идти речи о его отчуждении от христианства и тем более неприятии христианства. Свидетельством этому разработка Б. сюжета «Несение Креста» (1500). Он изобильно представлен в живописи Нидерландов и Германии. И обращаясь к нему, Б. находится в русле широко распространенной традиции изображения Иисуса Христа в самоумалении, кротости, отрешенности, противопоставляемых мерзости душевной, окружающей его иудейской черни. И все-таки контраст между Иисусом Христом и иудеями Б. доведен до последнего предела. Его Христос как будто уже пребывает душой в мире ином, по ту сторону крестных мук, смерти и воскресения. А вот окружение Иисуса Христа — это скопище не просто омерзительных физиономий-рож-харь. Это существа одержимые и даже инфернальные. Им место в аду, впрочем, они уже и там, ничем не отличимые от своих собратьев по ремеслу — бесов. По существу в «Несении креста» Б. организует человеческий мир как таковой вокруг Иисуса Христа. Но организует так, что Господь предстает тем, кто, представляя центр мира, совершенно чужд ему, мир же его не приемлет, отрицает, готов погубить, не сознавая, что в этом состоит собственная гибель людей. «Несение креста» Б. — это еще одно свидетельство широко распространенного в Нидерландах и Германии протестантизма до протестантизма. Так же как и в трактовке «Поклонения волхвов» (1510). В этом произведении нет той же контрастности и драматической напряженности, как в «Несении Креста». Но в нем смягченно и притушено звучит все тот же мотив — чуждости миру свершившегося боговоплощения, его неприемлемости для погруженного в грехи человечества. Волхвы у Б. пришли к Богоматери и младенцу, как это и положено, с дарами. Они почтительны. Вот только если один из волхвов встал на колени в знак почитания, другой уже застыл с неопределенно-безразличным выражением лица. Третий же, более отдаленный, выглядывает с праздным любопытством. Это любопытство окончательно пустое и бессмысленное у наблюдающих за происходящим простолюдинов. На заднем же плане Б. тщательно прописан город, видимо, Иерусалим, а ближе к переднему плану центральной части триптиха — два устремившихся друг на друга войска. Жизнь вокруг младенца-Христа ничуть с его приходом не изменилась .Она все та же дохристианская. Не ведают, что творят волхвы и тем более все остальные люди. Как будто это предчувствует младенец. Крошечный и беззащитный в мире, за который он должен будет принять смерть и который ответит ему на его жертву так, как это изображено в «Несении креста».

Литература:

1.            Коплстоун Т. Хиеронисмус Босх: Жизнь и творчество. М., 1998.

2.            Майрениссен Р. Х., Райф Ларс. Иероним Босх: Художественное наследие. М., 1998

3.            К. ванн Мандер. Книга о художниках. СПб., 2007.

4.            Гершензон-Чегодаева Н. Нидерландский портрет XIX в. Его истоки и судьбы. М., 1972.