Мурильо Бартеоломео Эстебан (1617, Севилья — 1622, Севилья). Художник, последний из чиста крупнейших представителей золотого века испанской живописи. Длительное время, в XVIII и большей части XIX века был самым известным в Европе испанским художником. Присущая его искусству гармония, уравновешенность, своего рода «сладостный стиль» сближает М. с Рафаэлем, что и сказывалось на его восприятии, вплоть до совпадения времени наибольшей популярности испанского и итальянского живописцев. Известная близость М. к Рафаэлю, хотя и действительно существует, не отменяет глубоко испанский характер живописи первого из них, который, в частноти, дает о себе знать при разработке художником сюжетов и образом сакрального ряда. У М. почти не встретить произведений, привязанных к такого рода сюжетам и образам, чисто формального рода, когда они служат внешним поводом для разработки тем и мотивов совсем другого плана. Примером этому может служить большая (180х450) многофигурная картина «Кухня ангелов» (1645-1646). Она посвящена тому, как св. Диего де Алькале сотворил чудо, в результате которого кухня его монастыря была наполнена ангелами, приготовлявшими пищу для голодающих. На картине запечатлен момент, когда ангелы увлеченно готовят пищу, сам же святой как бы раздвоен. В правой части полотна он молитвенно предстоит Богу, весь уйдя в свою молитву и паря в воздухе. В левой же ее части св. Диего удивленно и даже чуть растерянно наблюдает за происходящим. И вот, несмотря на присутствие ангелов и парение святого, происходящее не только не становится чем-то потусторонним и сверхъестественным. Они входят в картину, пронизывают ее, преобразуя обычные хлопоты, почти сутолоку на кухне в некоторый синтез самого обычного быта и священнодействия. Ни тот, ни другой моменты не играют в картине первенствующей роли. Мир ангельский становится кухонным, так же как и наоборот. Оба мира оказываются способными к встрече и слиянию, когда кухонная утварь освящается, ангелы же становятся способными к встрече и слиянию, с этим миром ничего не теряя от этого в своей ангельскости. По-своему такая сближенность скажется на изображении художником севильских мальчишек явно из общественных низов, кто-то из них, видимо, еще и нищенствует. М. изображает их во всей жизненной конкретике: босыми, в рваной одежде, с насекомыми в голове, жадно поедающими не легко доставшуюся пищу. И что же, от всего этого дети не становятся первобытно грубыми, отталкивающими или вызывающими смешанное с жалостью отвращение. В них действительно сохраняется что-то ангельское. Живут дети в мире Божием, они не спустились на землю как настоящие ангелы, они и так есть земное подобие ангелов. Самое запоминающееся и примечательное в живописи М. наряду с его севильскими мальчиками — это несомненно многочисленные у него образы Богоматери. Они естественны и органичны у художника, отвечают характеру его дарования, всего душевного строя. Для М. христианство, как оно предъявлено в его живописи — прежде всего сосредоточено в Богоматери и младенце Иисусе Христе. Христос Распятый и умерший на кресте не случайно не дается М. Драматизма жестоких страданий, ужаса смерти как художнику ему было не впустить в себя и не выразить с той же проникновенностью, как сцены полноты, гармонии, душевного подъема, изливающейся из души молитвы и встречного действия Божейственной благодати. Из числа сюжетов неизменно привлекавших М. — непорочное зачатие. Наиболее удачные картины на этот сюжет художник создавал многократно. И в 60-е и в 70-е гг. и в начале 80-х годов. К числу наиболее поздних из них относится «Непорочное зачатие», хранящееся в Эрмитаже (ок. 1680). На этой картине Дева Мария представлена вполне традиционно. Она пребывает в вечности, на небе и в окружении ангелов. Взоры Девы Марии устремлены ввысь к Богу. Правая, рука простерта как будто с призывом, левая – слегка откинута жестом принятия. Да, это самый момент боговоплощения. Весь он пронизан смирением, молитвенностью, целомудрием и в то же время Дева Мария царственна. Она царица небесная, но в ней и намека нет на богиню, как это имело место у художников, в том числе и испанских, разрабатывавших сюжет непорочного зачатия. Если уж с кем-то сравнивать Деву Марию, так это с ангелами. Она царица ангельского мира, честнейшая херувим и славнейшая без сравнения серафим. Это православная формула вполне применима к католической Деве Марии. Мир ангельский, таким образом, распространяется у М. снизу вверх от севильских мальчиков, через собственно ангелов и завершается в Богоматери. Не составляют исключения и изображения Мадонны с младенцем. Возможно, лучшая из них «Мадонна с четками» (ок. 1653). Как и на других, сходных с ней картинах, на этой картине Богоматерь по характеру ее изображения сближена с Иисусом Христом. Она заботливо держит его на коленях и младенец доверчиво прислоняется к матери. И все же они прежде всего уравнены чистотой, открытостью взора, ангельской мягкостью и нежностью всего облика. В Богоматери и младенце ощутима тревога, некоторая отъединенность от мира. Но над ним они не вознесены, скорее, составляют своим трепетным и уязвимым совершенством средоточие мира, его сокровище и драгоценность. Ангельское Мадонны и младенца достигают своей полноты и довершенности, ангелам пристало им служит как близким себе, но точно так же превосходящим их существам. Особого внимания в связи с ангельской темой у М. заслуживает его поздняя картина «Святое семейство» (1680). Она примечательна уже своеобразием своей композиции. На ней Иисус Христос представлен как пребывающий в центре святого семейства (справа от него сидит Богоматерь, слева Св. Иосиф) и одновременно (по вертикали) он входит в Пресвятую Троицу. Над Христом парит Св. Дух в виде голубя, еще выше в поднебесье располагается Бог Отец. Сама по себе вертикаль картины не содержала бы в себе ничего необычного и примечательного, если бы не сочетание вертикали Троицы с горизонталью святого семейства. В такой композиции легко читается человеческая природа Христа и вместе с тем его божественность. Но, отдавая должное такому живописному ходу, так глубоко и ненавязчиво сочетающемуся с христианским догматом, нужно обратить внимание еще и на то, что в Пресвятую Троицу Христос входит именно как младенец. Он не просто Сын человеческий и Сын Божий, а дитя в двух смыслах и измерениях. В таком повороте темы обнаруживает чувствительность художника к ангельскому началу. Для него ангельское является меркой мира и даже Бога. Не в том, разумеется, смысле, что Бог ангелоподобен. Как раз наоборот — это ангельское отсылает нас к божественному, указывает на доступное нашему восприятию божественного. Поэтому вряд ли будет пустой игрой в слова именовать М. художником ангельским по подобию именования одного из великих католических богословов. «Ангельское» видение всего сущего художника позволило ему создать картину «Лестница Иакова» (1660). Она написана на известный библейский эпизод, связанный со сном Иакова: «И увидел во сне свет: вот лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божии восходят и нисходят по ней. И вот, Господь, стоит на ней…» (Быт. 28, 12-13). Истолкование этой лестницы так или иначе строится вокруг темы иерархии бытия и связи между Богом и миром посредством ангелов. Вообще говоря, эпизод этот для живописного изображения труден и, видимо, не случайно обращение к нему, как правило, не становилось творческой удачей художника. Не является исключением и картина М., если судить по нередко неблагоприятным отзывам о ней искусствоведов. Оставляя вопрос о художественном совершенстве «Лестницы Иакова», открытым, все же нужно отметить, что лучше, чем М. художественную задачу изображения лестницы никто из художников не решил. У М. она выявляет действие ангельского начала в мире. Оно не прерывает обычного течения дел в нем. Ангелы спускаются и подымаются по лестнице в этом мире, ему они нечужеродны, хотя их движение чудесно и таинственно. Когда такие ангелы обнаруживают себя, связуют небо и землю — за этим не может не стоять того, что мир благословен. Бог заботится о нем и присутствует в мире через своих посланников-ангелов. На картине М. этот мир является человеческим и ангельским одновременно.

Литература:

·                     Ваганова Е. О., “Мурильо и его время».М., Изобр. иск., 1988.

·                     Левина И. М., Картины Мурильо в Эрмитаже. Л., 1969.

·                     Шмидт Д.А. Мурильо. Л., 1926.