Рубенс Питер Пауль (1577, Зиген — 1640, Антверпен) — великий фламандский художник, чье творчество отличается необыкновенным жанровым и тематическим разнообразием и вместе с тем ярко выраженной индивидуальностью и, соответственно, узнаваемостью авторского почерка. Р. создавал произведения мифологического, тесно связанного с ним исторического, портретного жанров, картины сакрального ряда. Количество оставшихся после него картин, в том числе монументальных, может показаться неправдоподобным. При такой продуктивности естественно, что далеко не все они представляют собой шедевры или были для художника внутренне обязательны, будучи созданы в результате выполнения бесчисленных заказов. Это утверждение справедливо и в отношении картин Р. на христианские темы. Однако было бы поспешным и несправедливым заключать из этого, что христианство было внутренне чуждо великому фламандцу. Такое подозрение может возникнуть, так как за Р. прочно установилась репутация художника «телесного», обращенного к человеческой плоти, принимающего и прославляющего ее. Репутация эта не верна не только потому, что великая живопись как бы откровенно она не изображала тело, в принципе не может сосредоточиваться на нем, вглядываться него в эротическом томлении или восторге. Если такое и имело место у Джорджоне, Тициана, Тинторетто, Рубенса, то обязательно в снятом виде. Телесность и эротика ими преодолевалась в пользу самоизъявления души в теле, делавшее изображение обнаженной натуры целомудренным. А это предполагает, что в рубенсовской живописи между телесностью и одухотворенностью, конститутивной для состоявшихся картин сакрального ряда, не было непреодолимой пропасти. Разумеется, не живопись на христианские темы в первую очередь создала ему славу, была отмечена современниками и потомками. И все же в ней художник выразил себя вровень своему огромному дарованию.

Это подтверждается, скажем, относительно ранней (1606—1610 годы) картиной «Распятие». Притом, что при ее написании для Рубенса еще не миновали «годы учения», образы Иисуса Христа и разбойников созданы им вполне по рубенсовски. На картине мы видим три могучих фигуры со следами борений. Для каждого из распятых его страшная казнь стала не только испытанием и мукой, но еще и борьбой со смертью. Менее всего она претерпевалась, скорее говорить нужно об отпоре и неготовности сдаться и впустить в себя смерть до последнего мгновения жизни. Правда, битвы у Христа и разбойников были разными. Если разбойники извивались на кресте, как будто буквально нанося удары подступающей смерти, то Христос — это сама сосредоточенность. Кажется, Он подставляет грудь под удар копья, в уверенности, что он его не сломит. Не в том смысле, что пронзенный копьем Христос сохранит жизнь. Гибель подступила к нему вплотную, более того, Он уже испустил дух. Но и мертвый Христос сохраняет готовность выдержать испытание, даже устремлен ему навстречу. Смерть Он так и не впустил в себя. Она прервала жизнь, но ни на миг так и не сделала ее умиранием. Конечно, смерть Христа на кресте героична. Для него она сражение, в котором побеждают не те, кто наносит смертельные удары, а не сломленные духом. Ничего с ним распинающие и добивающие сделать не смогли. У воина, пронзившего Христа, на лице и во всей фигуре, пожалуй, даже растерянность, сквозящая сквозь молчаливое вопрошание: так испустил ли наконец дух Распятый. Глядя на него, пригвожденного к кресту, этого не понять, настолько велик и неколебим упор и даже напор Распятого. Впечатление такое, что вот, сейчас, Он наберет воздух в легкие, сделает сверхусилие и немыслимым образом сойдет с креста и тогда горе его преследователям. Воин-Христос продолжит битву, победоносную, на этот раз и во внутреннем, и во внешнем смысле. Но тогда о какой «телесности» можно говорить применительно к «Распятию»? Могучее тело Христа на нем служит выражением могучего, неподвластного никаким силам и способного выдержать любые испытания духа. Такой Христос это прямо вождь. Его легко представить себе предводителем, ну, хотя бы тех же разбойников. Под его водительством они составят неодолимую силу.

В своей основе та же линия в изображении Христа прослеживается и в триптихе «Воздвижение креста», написанном Рубенсом вскорости после «Распятия». На центральной его части уже распятый Христос изображен в окружении тех, кто устанавливает крест в вертикальном положении. Сюжет этот ко времени написания картины достаточно распространенный. Его своеобразие именно у Рубенса состоит в том, что над крестом с Распятым трудятся люди прямо-таки титанического сложения и при этом в крайнем напряжении сил. Простой здравый смысл подсказывает — воздвижение креста с Христом вовсе не требует таких грандиозных усилий такого количества людей. Но такая неправдоподобность, между тем, с лихвой искупается правдоподобием другого и высшего порядка. То, каким изображен на кресте Христос, а Он тоже «титан», та жизненная задача, которая исполняется на наших глазах, требует как раз таких титанических усилий.

Вначале о Христе. Хотя Он написан довольно строго по диагонали центральной части триптиха, художник придал ему порыв движения вверх. На него указывают распростертые руки, слегка запрокинутая голова и глаза Спасителя. Мощным усилием Христос как будто задает направление воздвижению креста и даже участвует в нем. Всем оно дается нелегко. Но совместные усилия обнаруживают еще и нечеловеческую мощь в исполнении великой жизненной задачи. Она видится как жертвоприношение. Жертву здесь приносят «титаны», но и сам Христос стремится к ней. Для него вершащееся — это самопожертвование. Кажется, со своими «соратниками». Они делают одно великое дело. От Христа оно требует величия духа, героических усилий. Опять на картине Рубенса он герой. И этому ничуть не противоречит его жертвенность, потому как герой тоже идет путем самопожертвования, если оно утверждает героя в его абсолютном и ничем неколебимом бытии. У рубенсовского Христа, правда, не чистое самоутверждение, его порыв вверх и обращенность взора тому свидетельство. И все-таки Христос прежде всего борец, стремящийся к победе и готовый не дрогнув выдержать любые испытания. Хорошо известно, что в архаических культурах царя могли приносить в жертву, что вовсе не отрицало его царственного достоинства, а, напротив, вело к обожествлению. Как это ни покажется странным, но глядя на «Воздвижение креста», мы становимся свидетелями чего-то схожего. Правда, с героическими акцентами, которые самого жертвоприношения не отменяют.

В 1611—1612 годах, то есть практически тогда же, когда и «Воздвижение креста», Рубенс пишет грандиозный триптих для собора Богоматери в Антверпене «Снятие с креста» (1611-1612). И на этот раз он создает произведение в том же духе, что и два предыдущих. Конечно, в «Снятии с креста» уже немыслимо какое-либо подобие неколебимого самоутверждения. Мертвый Христос теперь ничего не утверждает, и все-таки в нем по-прежнему сохраняются следы завершившейся битвы. Вроде бы Христа его ученики с креста снимают, восхождение и самопожертвование закончилось, но простертые по диагонали руки продолжают к чему-то призывать. Войди в тело падшего героя исшедшая из него душа, и битва будет продолжена. Изгибы тела Христа вроде бы должны прямо указывать на происшедший надлом и перелом жизни в смерть. Получается, между тем, другое. В Христе сохраняется пафос. «Воздвижение креста» демонстрирует нам патетику восхождения, устремленность через смерть к небу и Богу. «Распятие» — это прежде всего готовность устоять перед любым испытанием и противостоять ему. Его пафос не так динамичен, как в «Воздвижении», но от этого не менее очевиден. Со «Снятием с креста» ситуация несколько иная. На этой картине патетика выражена сквозь наступившую смерть. И мертвое, тело не подчиняется заботам о покойнике. Для него смерть — некоторое подобие передышки утомленного воителя, самостоятельно не способного очнуться. Но, как знать, может быть, для него настанут более благоприятные времена. Во всяком случае, Христос не замучен, не сломлен, продолжает утверждать себя в смерти, а это и есть пафос. И потом, ему есть перед кем себя утверждать. Группа учеников снимает Спасителя с креста не просто с живым участием, а еще и с заботой, вниманием, как будто ученики боятся потревожить Учителя, прибавить ему мучений. На картине Христос среди тех, кого не коснулось веяние смерти. Кажется, что с креста Он спускается в жизнь, умереть ему не дадут. Павшего в битве героя есть кому вернуть к жизни.

Среди картин Рубенса, написанных приблизительно в одно время и посвященных распятию и событиям вокруг него, есть одна совсем уж не в его манере, если под ней иметь в виду привычное — наличие ярко и сильно выраженной телесности, вне зависимости от того, что за ней стоит. Это созданное около 1612 года «Оплакивание Христа». Картина эта поражает совершенно неожиданным отклонением от того, чему у Рубенса еще предстоит развернуться во всю мощь и ширь. На ней мы видим распростертого на смертном ложе Христа. Как и на других картинах, его облик вполне героичен. Могучее тело, в котором особенно впечатляет правая рука атлета, суровость и непреклонность, сохраняющиеся в чертах лица. И все-таки тело усопшего разуплотнилось, стало слегка ирреальным и призрачным. Возле него предаются горю и отчаянию две женщины. На темном, практически черном фоне картины они выглядят сгустками пламени, подобными тому, что исходит из светильника у ног Христа. Тут уже не скажешь «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин.1:5). И на Спасителя и на оплакивающих его женщин тьма неумолимо надвигается, готовая поглотить их. Остающийся свет только подчеркивает непроницаемость тьмы. Страшную сцену написал Рубенс. В ней смерть, кажется, вот-вот окончательно восторжествует. Ее не принимают, ей противятся две души. Вряд ли их сопротивление способно внушить надежду, но борьба со смертью продолжается. Рубенс окончательно не отдает своего Христа в руки смерти. На его картине борение духа у женщин и его следы у мертвого Спасителя уже по ту сторону телесности. Тело пресуществляется, становясь выражением пламенеющего духа, и это у такого «телесного» и «плотского» Рубенса.

Конечно, от изображения Христа в самые страшные моменты его жизни самые известные картины художника могли отстоять очень далеко, но несовместимости между ними нет. Творчество Рубенса, какими бы гранями оно не поворачивалось, сохраняло свою цельность. Другое дело, что в «Оплакивании Христа» Р. с его широтой и восприимчивостью заглянул туда, задерживаться где было не в его духе. Он подошел к очень опасной грани, и не то чтобы отпрянул от нее, скорее, обратился к тому, что ему внутренне ближе.

Литература:

1.            Авермат Р. Петер Пауль Рубенс. М., 1998.

2.            Королева А. Ю. Галерея гениев. Рубенс. М., 2010.

3.            Лебедянский М. С. Портреты Рубенса. М., 1991.

4.            Лекуре М.-А. Рубенс. М., 2002.

5.            Эджвуд К. В. Мир Рубенса. М., 1998.