ИОВ (евр. 'ijjob, значение допускает различные истолкования из евр. и дру­гих семитских корней, напр. “теснимый”, или от ajja-abu, “где отец?” и др.; греч. Ιωβ, в иудаистических и христианских преданиях страдающий правед­ник, испытываемый сатаной, с дозволения Господа; главный персонаж ветхо­заветной книги И. Страдающий праведник — центральный образ древних ли­тератур Ближнего Востока (срв. вавилонскую поэму “О невинном страдальце”, египетскую “Сказку о двух братьях” и др.). Судя по упоминанию в ветхозавет­ной книге Иезекииля (нач. 6 в. до н. э.), имя И. было наряду с именами Ноя и Даниила обозначением (на уровне ходячей поговорки)) образцового праведни­ка (Иез. 14, 14 и 20). Датировка книги И. неясна (5—4 вв. до н. э.?), а структу­ра и становление текста в известном нам объёме представляет много нерешён­ных проблем; не исключено присутствие в составе книги более раннего мате­риала и более поздних вставок (вероятно, речи Элиу, описания бегемота и ле­виафана и др.). Об И. сказано, что он был “прост, и праведен, и богобоязнен, и далёк от зла” (Иов 1,1; здесь и ниже перевод автора, цитируется по книге “По­эзия и проза Древнего Востока”, М., 1973); вначале возникает образ искренней истовости богатого патриархального главы рода, неуклонно блюдущего себя от греха и во всём поступающего как должно. Называется число его сыновей, до­черей, скота, причём всё время повторяются сакральные числа семь, три, пять, выражающие идею совершенства, законосообразности, гармонической ста­бильности (1, 2—3). При встрече с сатаной Господь спрашивает: “Приметило ли сердце твоё раба Моего Иова? Ведь нет на земле мужа, как он” (1, 8). Сата­на возражает, что благочестие И. корыстно, поскольку Господь охраняет его благосостояние; едва этому будет положен конец, кончится и преданность И. Богу. Господь принимает вызов и позволяет сатане начать испытание, запре­щая ему только посягать на саму личность И. (1, 12). Четыре вестника беды по­очерёдно сообщают И. о гибели его ослов, овец и верблюдов вместе с пастуха­ми и погонщиками, наконец, сыновей и дочерей (1, 14—19). И. раздирает на се­бе одежду, обривает главу в знак траура, повергается на землю и произносит слова, достойные его прежней истовости: “Господь дал, господь и взял — бла­гословенно имя Господне!” (1, 21). Сатана снова предстаёт перед Господом и предлагает распространить испытание на тело И., на его “кость” и “плоть” (2, 4— 5). Господь снова даёт согласие, требуя только, чтобы И. была сохранена жизнь, и сатана наводит на И. страшную болезнь (традиционно понимаемую как проказа): “и взял Иов черепок, чтобы соскребать с себя гной, и сел среди пепла” (2, 8). Вера И. в справедливый божественный миропорядок вступает в мучительный конфликт с его знанием о своей невинности (и невинности многих несчастных, на чьи страдания открываются его глаза; см. 3, 17—22; 24, 3— 12), вплоть до сомнения в Божественной справедливости. На один выход из этого конфликта указывает жена И.: “похули Бога и умри” (2, 9). Противопо­ложный выход предлагают трое друзей И. (их горячим, саркастическим спором занята большая часть книги И. - главы 3—31); если всякое страдание есть на­лагаемое Богом наказание, то И. должен умозаключить от своего страдания к своей виновности. Но И. решительно возражает друзьям: “Или вы для Бога бу­дете лгать и неправду возвещать ради Него, в угоду Ему кривить душой, в спо­ре выгораживать Его?” (13,7 - 8). После “докучных утешителей” (16, 2) в спор с И. вступает молодой мудрец Элиу (Элигу), переводящий проблему на иной уровень: страдание посылается Богом не как кара, но как средство духовного пробуждения. Последнее слово в споре принадлежит Господу, Который вместо всякого рационалистического ответа забрасывает И. вопросами о непостижи­мом устройстве космического целого, не измеримого никакой человеческой мерой (главы 38 — 41 выделяется описание чудищ бегемота и левиафана, 40. 10—27; 41, 1—26). И. объявляет о своём смиренном раскаянии. Приговор Господа признаёт правоту И. перед друзьями, говорившими о Боге “не так правдиво” (43,7), как он; Господь соглашается помиловать друзей только по молитве И. (42,8). После молитвы И. близкие приходят утешать И. и осыпать его дарами (42, 11). Господь возвращает И. всё богатство в сугубой мере, у И. рождаются новые семь сыновей и три дочери (42, 13). В этом новом блаженст­ве И. живёт ещё 140 лет и умирает, “насытясь днями” (42, 16—17).

Земля Уц, названная родиной И., тождественна то ли арамейским областям на севере Заиорданья, то ли Хаурану, то ли Эдому; во всяком случае, И. по кро­ви и географической локализации настолько близок к иудейско-израильской сфере, чтобы входить (вместе с прочими персонажами книги И.) в круг почи­тателей единого Бога, насколько и далёк от этой сферы, чтобы являть собою тип “человека вообще”, образец как бы “естественной” праведности.

В Септуагинте книга И. имеет приписку, в которой со ссылкой на “сирий­скую книгу” сообщается, что первоначальное имя И. — Иовав (эдомитское имя?; срв. Быт. 36, 33), его родина — Авситида “на пределах Идумеи и Ара­вии”; даётся генеалогия И., восходящая в пятом колене через Исава к Аврааму.

В талмудической литературе И. служит предметом разноречивых сужде­ний. По-разному определялось время книги И. — от времён Авраама, Иакова или Моисея до времён Эсфири. Высказывалось также мнение, что повествова­ние о нём — притча (“машал”). По одной из версий, И. своими силами познал Господа, служил Ему из любви, праведностью превзошёл даже Авраама; в тал­мудическом трактате Сота (35а) сообщается, что его смерть оплакивалась всем народом Израиля. По другому мнению (резко противоречащему тексту книги), он был врагом Израиля — языческим пророком, посоветовавшим фараону при­казать повитухам убивать всех новорождённых еврейских мальчиков; этим он будто бы и заслужил свои страдания (трактаты Санхедрин Юба и Сота, 11а; такая роль сближает И. с Валаамом). Продолжительность испытания И. опре­деляется Мишной в 1 год, а позднеиудейским грекоязычным апокрифом “Заве­щание И.” — в 7 лет; продолжительность всей жизни И. — 210 лет.

В европейском средневековье этот образ односторонне воспринимался как идеал примерной покорности. В изобразительном искусстве 17 в. можно отме­тить картину Ж. де Латура “И. и его жена”. “Пролог на небесах” к “Фаусту” Гёте — явное подражание началу истории И. Более скрытое использование то­пики книги И. проходит сквозь роман Ф. М. Достоевского “Братья Карамазо­вы” (споры Ивана и Алёши о страданиях невинных и “неприятии мира”; во­прос о том, может ли грядущая “осанна” изгладить бывшую неправду, прямо связываемый старцем Зосимой с библейским рассказом об И.). В стихотворной драме американского писателя А. Мак-Лиша “Джи Би” (1958) герой - состо­ятельный американец, в серии несчастий теряющий детей, имущество и здоро­вье; его утешители пользуются резонёрскими аргументами психоанализа, со­циологии и модной теологии.