МЕЛЬХИСЕДЕК, Малкицедек (евр. malkizedeq, “царь мой — пра­ведность”, теофорное имя, включающее название общесемитского божества zedek; греч. Μελχισεδεκ), в преданиях иудаизма и раннего христианства со­временник Авраама, царь Салима (Шалема, будущего Иерусалима), священно­служитель предмонотеистического культа Эльона (в русском переводе — “Бо­га Всевышнего”), отождествленного библейской традицией с Господом. Биб­лейские упоминания о М. скудны и загадочны. Одно из них сообщает, что ког­да Авраам возвращался с победоносной войны против союза четырёх царей во главе с Кедорлаомером, М. вышел навстречу Аврааму, вынес хлеб и вино, бла­гословил его “от Бога Эльона, владыки небес и земли”, а затем и самого Эльо­на, благодаря Его за победу Авраама; Авраам дал М. десятую часть того, что имел (Быт. 14, 18—20). Второе упоминание — обращение к царю с чертами Мессии, “клялся Господь, и не раскается; ты священник вовек по чину Мель­хиседека” (Пс. 109/110, 4). По некоторым гипотезам, это изречение из времен Давида (интронизационное приветствие пророка Нафана?); очевидно, что оно обосновывает право царя в Иерусалиме, городе М., на какое-то особое, экстра­ординарное священство, отличное от священства касты потомков Аарона. Эти данные дают толчок для противоречивой традиции. Одна линия этой традиции относится к М. с большим почтением, как к образу древнейшей, доавраамов-ской праведности; например, он отождествляется с Симом, сыном Ноя (Псев-до-Ионафанов Таргум, Быт. 14, 18; талмудический трактат “Недарим”, 326 и др.). Но этого мало: в качестве идеального явления царского и первосвященни-ческого достоинства М. — прототип Мессии. С наибольшей силой такая точка зрения выражена в кумранском тексте “Мидраш Мельхиседек”, где избранники Господа названы “людьми жребия Мельхиседека”, мессианское время ис­купления обозначается как “год благоволения М.”, а сам М. выступает как не­божитель, глава “вечных Ангелов” и совершитель эсхатологического возмез­дия. Эти воззрения секты ессеев проникли и в раннехристианскую среду, для которой М. (отчасти в силу своего не названного, а потому таинственного про­исхождения) есть подобие Иисуса Христа: “Мельхиседек, ... во-первых, по знаменованию имени - царь правды, а потом и царь Салима, то есть, царь ми­ра, без отца, без матери, без родословия, не имеющий ни начала дней, ни кон­ца жизни, уподобляясь Сыну Божию, пребывает священником навсегда. Види­те, как велик Тот, Которому и Авраам патриарх дал десятину из лучших добыч своих” (Евр. 7, 1—4). Среди христиан были известны еретики-мельхиседекиа-не, приписывавшие М. богочеловеческое достоинство. Вторая линия пред­ставляет собой реакцию против возвеличения М. Талмуд усматривает в том, что М. сначала благословил Авраама, и лишь потом — Господа, вину М. и основание для передачи священства на будущее династии потомков Аарона (“Недарим”, 326); в новозаветном тексте, напротив, священство Ааронидов принадлежит прошлому и уступает место вечному священству Христа “по чи­ну М.” (Евр. 7, 5—24). Отсутствие родословия М. тоже могло истолковывать­ся не только как знак высокой тайны, но и как указание на низкое происхожде­ние: по свидетельству христианского автора Епифания Кипрского, “иудеи по­вторяют, что... так как он был сыном блудницы, то мать его не упоминается, а отец его неизвестен”. Возможно, что это предание — сниженный в духе эвгемеризма отголосок ханаанейской мифологемы о сакральном персонаже — сы­не богини плодородия (заменяемой на следующей стадии жрицей этой богини, блудницей). Но в кругах иудейских сектантов, чтивших М., версии о божест­венном и о постыдном происхождении М. примиряются на ином уровне. Со­гласно славянскому изводу книги Еноха, восходящему к ессейскому оригина­лу, бесплодная и престарелая жена Нира, брата Ноя, чудесно зачала без плотского общения с мужем, была им обвинена в блуде, пала к его ногам, умер­ла и была положена в гроб, а Нир и Ной пошли рыть для нее могилу; по воз­вращении они нашли около гроба таинственного мальчика как бы трёх лет с печатью священства на груди; его облачили в священнические одежды и нарек­ли М. Через 40 дней Архангел Гавриил уносит М. в Эдем, где тот должен пере­жить время потопа, чтобы исполнить свою миссию и быть священником вовек.

Свойство особой притягательности для воображения иудейских апокалиптиков, эсхатологически настроенных сектантов, ранних христиан ортодок­сальной и еретической ориентации М. разделяет с такими фигурами, как Сиф и особенно Енох. В христианской иконографии М. выступает как прообраз христианского священника (срв. изображение на мозаике церкви Сан-Витале, Равенна, 6 в., М. с евхаристическими субстанциями хлеба и вина в руках и Авеля как совершителя угодного Богу жертвоприношения). Статуи М. и воору­жённого Авраама в Реймсском соборе (сер. 13 в.) превращают этих ветхозавет­ных персонажей в идеальные прототипы достойного иерея и почтительного рыцаря. В литературе 20 в. эсхатологическая символика образа М. играет изве­стную роль у русского поэта-символиста Вяч. Иванова (“Человек”, венок соне­тов) и у английского писателя-фантаста К. С. Льюиса (повесть “Мерзейшая мощь”).