Татиан

Из многочисленных упоминаемых раннесредневековыми авторами сочинений Татиана (среди которых было и «Согласование четырех евангелий»[1]) до нас дошла только его «Речь против эллинов». В ней Татиан жестко критикует «языческую мудрость» – античную мысль за отсутствие единства, бесконечность споров между школами, гордыню исключительности каждой из них, размытые, по его мнению, моральные принципы и т.д.

Обращаясь к эллинам, Татиан упрекает всех философов в тщеславии, не соответствующем их «истинам» и их способностям. Под стрелами его критики оказываются Гераклит, Пифагор, Зенон, Диоген, Платон, Аристотель и другие, в том числе современные Татиану, «философы, которые противоречат сами себе и болтают, что каждому придет на ум. Много и у них распрей; один другого ненавидит, спорят между собой во мнениях и по своему тщеславию избирают себе высшие места»,[2] в то время как истинные философы, по мнению Татиана, должны ждать, когда власть предержащая сама обратится к их мудрости.

«Ты следуешь учению Платона, и вот эпикурейский софист открыто восстает на тебя... Ты хочешь следовать Аристотелю, и тебя ругает какой-нибудь последователь Демокрита...». Не могущие найти согласия друг с другом, – продолжает Татиан, – вы нападаете на согласных, т.е. на христиан. С точки зрения приоритета, по Татиану, античная мысль также уступает учениям иудейских пророков, которые рассматриваются как подготовительный этап христианского богословия. Основы античной культуры и цивилизации, говорит Татиан, следует искать у тех, кого эллины презрительно называют варварами.

Разумеется, подобные рассуждения Татиана, цель которых – отстоять христианское учение, не следует воспринимать как научные доказательства в пользу первенства иудейской (в понимании Татиана – предхристианской) мудрости над античной философией. Скорее это риторические аргументы, направленные на формирование позитивного образа христианства в глазах образованного эллинизированного человека. Таким образом он пытается убедить эллинов в неистинности языческих культов, слабости античной философии и ее зависимости от библейской мудрости.

В ходе этой критики Татиан высказывает ряд богословско-философских суждений, закладывающих основы христианского мировоззрения. Так он разделяет «кесарево» и «Богово», замечая, что готовность повиноваться и служить властям, платить подати, почитать высших, – естественная обязанность человека, которую христиане принимают и выполняют. Но «бояться должно только Бога, Которого нельзя видеть человеческими глазами и не выразить никаким искусством»; и этого единого Бога нельзя оставить, «отвергнуться Его». Татиан противопоставляет истинную монотеистическую религию ложным языческим культам: «Не хочу поклоняться творению, созданному Им для нас. Солнце и луна сотворены; как же я буду поклоняться слугам...? Как я признаю за богов деревья и камни? Дух, проникающий в материю, ниже Божественного Духа; и так как он уподобляется душе, не достоин почести одинаковой с совершенным Богом»[3].

Также Татиан дает характеристику Божественному бытию, показывая Его абсолютный характер, вечность и принципиальную непостижимость рациональным путем: «Бог наш не получил начала во времени, потому что Он один безначален и Сам есть начало всего. “Бог есть Дух” не живущий в материи, но Создатель вещественных духов и форм матеральных. Он невидим и неосязаем, ибо Он сам виновник вещей чувственных и вещей невидимых». Тем не менее, «Его мы познаем через творение Его, и невидимое могущество Его постигаем через дела Его[4]».

«Бог был в начале» (т.е. Бог стоит у истоков творения), – продолжает Татиан, – «...а начало есть... разумная сила... и Само Слово, бывшее в Нем». Поскольку до начала творения Бог был «один», то в Нем, в Его воле, могуществе и уме (как в разумной силе и «основании видимого и невидимого») содержалось все будущее бытие тварного мира. Слово-Логос становится «перворожденным делом Отца» и началом мира; это перворождение происходит не через «отсечение», но через «сообщение», так что Слово, рожденное от Отца, не лишает Слова своего Родителя. При этом Татиан использует образ передачи огня от факела к факелу, встречающийся и у других раннехристианских мыслителей и имеющий общегреческое «олимпийское» происхождение: «Как от одного факела зажигается много огней, и притом свет первого факела не уменьшается от зажжения многих факелов».[5]

Говоря о материи, Татиан подчеркивает ее тварный характер. Материя – не безначальна, она не имеет никакой власти. Это «вещество», начало которого – в божественном творении. Она произведена единым Творцом всего, по Его Слову, одновременно с творением мира[6]. Справедливости ради нужно заметить, что Татиан допускает оговорку о том, что творение посредством слова (в данном случае мы используем написание без заглавной буквы, поскольку Татиан приводит пример с передачей слова от говорящего слушающему) есть некоторое «упорядочивание материи, которая прежде была без порядка». Но если к этому можно отнестись как к нестрогой аналогии, которая призвана проиллюстрировать неубывание у Отца Слова при рождении Им последнего, а не показать, что материя в каком-либо виде присутсвовала до творении мира, то в излагаемой далее мысли о том, что устройство мира и его творение произошло из вещества, сотворенного Богом, которое было грубо и «не образовано прежде, чем разделились элементы, а по разделении их сделалось украшенным и благоустроенным», просматривается зависимость Татиана от критикуемой им античной философии, в том числе от платоновского «Тимея» (хотя Татиан и называл Платона «подражателем бабьим сказкам Пифагора»).

В рассуждениях Татиана о человеке мы находим мысль о том, что «Богом ничего худого не сотворено – мы сами произвели зло; а кто произвел зло, может снова отвергнуть его»[7]. Таким образом, люди могут делаться добрыми по свободному определению воли своей; так что «нечестивый по справедливости будет наказан, а праведник по достоинству получит похвалу за добрые дела, потому что он по свободе своей не преступал воли Божьей»[8]. Что касается Бога, то Он, «имея в Себе предвидение того, что имеет произойти не по определению судьбы, но от свободного произволения избирающих»[9], Своим Словом предсказывал будущие события, запрещениями останавливал зло, а похвалою поощрял тех, кто идет к спасению. В этих рассуждениях Татиана обозначается чрезвычайно важная для христианства тема причины зла в мире и проблема соотнесения свободной воли (свободного выбора) человека и Божественного всемогущества, которой, как мы уже замечали, будут посвящены споры на протяжении всех Средних веков.