Тертуллиан

Несмотря на то, что последние годы жизни Тертуллиана были «проведены в ереси», он является крупным христианским апологетом и церковным писателем. Стиль произведений Тертуллиана, жанровые средства, эрудиция позволяют говорить о том, что он был первым талантливым христианским ритором.[1] Корпус его сочинений насчитывает 31 аутентичный трактат, не менее 30 – в списке утраченных. Среди сохранившихся выделяют апологетические сочинения («К язычникам», «Апологетик», «О свидетельстве души» и др.), полемические трактаты («О крещении», «О прескрипции [против] еретиков», «Против Гермогена», «О плоти Христа», «О воскресении плоти» и др.) и практико-аскетические произведения (среди которых: «О покаянии»; «О молитве», «О терпении», «К жене», «О поощрении целомудрия» и др.). В апологетических и полемических сочинениях Тертуллиана, особенно в таких трактатах как «Апологетик», «О свидетельстве души» и «О прескрипции [против] еретиков», наряду с риторической сильна догматическая (богословско-философская) составляющая.

Одна из ярких сторон учения Тертуллиана, как мы уже замечали выше, в отстаивании принципиальной нефилософичности христианского религиозного учения. Здесь он опирается на высказывания ап. Павла: «Никто не обольщай самого себя: если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом» (1 Кор 3:18-19). Поэтому на вопрос о связи между философией и христианством Тертуллиан дает отрицательный ответ: их ничего не связывает, попытки рационального познания противоречат истине Откровения. «Что общего между философом и христианином? Между учеником Греции и учеником Неба? Между искателем истины и искателем вечной жизни?»[2] Более того, философия, погрязшая в спорах «мудрецов», – средоточие всех ересей[3], она не может претендовать на истинное знание, которого можно достичь лишь в акте веры (как учит Павел: «Мы безумны Христа ради». 1 Кор 4:10).

Тертуллиан является наиболее ярким выразителем крайней позиции в вопросе о соотношении веры и разума, знания и Откровения. В «безумии Христа ради» Тертуллиан находит ответ философствующим мудрецам, создавая парадоксальные формулы, оставшиеся в истории мысли: «Сын Божий распят – это не стыдно, ибо достойно стыда; и умер Сын Божий – это совершенно достоверно, ибо нелепо; и, погребенный, воскрес – это несомненно, ибо невозможно».[4]<#whitespace />

Сюжет о рациональной непостижимости людьми страданий Сына Божьего, взятый из трактата Тертуллиана «О плоти Христа» – пример иллюзорности философских истин и, шире, ограниченности человеческого познания; возможность познания истины – за границами риторики, логики и философии. Не стыдно то, что достойно стыда; наивысшей достоверностью обладает нелепое (абсурдное – лат. absurdum), несомненным оказывается невозможное. Именно невозможное, абсурдное, не поддающееся «здравому смыслу» является, по Тертуллиану, предметом истинной веры. «Будет явно неразумно, если мы станем судить о Боге, руководствуясь нашим здравым смыслом» – говорит он.[5] Только в акте веры, которая позволяет понять недоступное логическому разуму, познается Истина. «Тем более следует верить там, – продолжает Тертуллиан в трактате «О крещении», – где именно потому и не верится, что это удивительно! Ибо каковы должны быть дела Божьи, если не сверх всякого удивления? Мы и сами удивляемся – но потому, что верим».[6]<#whitespace />

Эти и подобные им высказывания со временем сложились в припысываемую Тертуллиану знаменитую формулу: «Верую, ибо нелепо» («Credo quia absurdum est»).

Несмотря на негативное отношение к философам и философии, использование риторических приемов и философского языка для критики философии – характерная черта сочинений Тертуллиана, особенно там, где рассматриваются принципиальные для христианского богословия темы – о творении мира, о Троице, о природах Христа.

Фундаментальный вопрос – о творении мира Тертуллиан (в трактате «Против Гермогена») рассматривает в духе строго понимаемого им креационизма. Обстоятельно, со ссылками на Св. Писание и критикой своего современника, некоего художника Гермогена, Тертуллиан показывает, что «Вселенная появилась благодаря деятельности Бога, сотворившего землю Собственными силами, устроившего мироздание Мудростью и распростершего небо Разумом». Бог – единственный творец всего, в том числе и материи, которая не имеет никаких прав на «совечность» Богу, к чему склонялся Гермоген, полагая, что таким образом решает проблему зла: зло коренится в материи. Подчеркивая абсолютный характер Бога, Тертуллиан не соглашается ни с самостоятельностью материи, ни с тем, что Бог является источником зла. Для Тертуллиана источником зла может быть только результат неправильного (но свободного) выбора человека – решение, которое окажется созвучным многим морально-теологическим концепциям Средневековья. Что касается человека, то это творение, созданное по образу и подобию Творца, где образ заключен в душе, а подобие – в ее благой интенции, в ее изначальной естественной устремленности к добру, причем о душе Тертуллиан иногда (местами в стоическом, местами – в материалистическом духе) говорит как о тонком разреженном теле, подобном воздуху и имеющем три физичесаких измерения

По вопросу о соотношении двух природ в Христе Тертуллиан (в трактатах «О плоти Христа», «О воскресении плоти», «Против Праксея») предвосхищает позицию, которую примет Церковь в ходе христологических споров IV‑V столетий: Сын Божий имеет двоякую природу, не смешанную, но объединенную в одном Лице.[7] Здесь Тертуллиан вступает в полемику с докетичекими идеями гностиков, критикуя Маркиона за отрицание реальной телесности Сына Божьего: «Чтобы отвергнуть плоть Христа, Маркион отрицал Его рождение; или, чтобы отвергнуть рождение, отверг и плоть...: ибо нет рождения без плоти и нет плоти без рождения».[8] Адресуя подобные упреки и другим гностикам – Валентину и Апеллесу, Тертуллиан указывает на опасность еретических взглядов: если плоть Христа мнима, то призрачными становятся и зачатие, и тягость, и роды Девы Марии, и рождение Христа и все события Его детства.[9]<#whitespace />

Тринитарная тема у Тертуллиана намечается в трактате «Против Праксея» (Праксей был сторонником монархианской ереси, делавшей акцент на единстве Бога в ущерб непонятной им «политеистичной» троичности). В этом вопросе Тертуллиан задолго до Никейского собора (325 г.), закрепившего в Символе веры «единосущность» Отца и Сына, утверждает это единство, но дополняет его понятием распределения (distributio, dispositio): Отец – вся субстанция, Сын – производное сущее и часть субстанции. Этим Тертуллиан утверждает, что троичность Бога первоначльно существует в потенции, но актуально является при сотворении мира через Сына и Св. Духа. Тем самым, правда, учение Тертуллиана приобретает (характерный многим раннехристианским мыслителям) субординатистский характер.[10]

В философских основаниях своего учения Тертуллиан был эклектичен; нельзя сказать также, что он создал собственную богословскую школу. Его произведения не стали широко известными и популярными в патристике и схоластике. Большинство христианских авторов относились к учению Тертуллиана весьма настороженно, особенно после того, как в конце V в. папой Геласием они были определены как не соответствующие церковным канонам. Известно, что после этого (вплоть до эпохи Реформации) к произведениям Тертуллиана обращался лишь Исидор Севильский (в VII в.). Тем не менее, Тертуллиан – один из значительных христианских авторов, чьими усилиями элементы христианской теологии начинают собираться в целое, и, кроме того, один из основателей традиции, бескомпромиссно отдающей предпочтение вере перед рациональным знанием.