Смерть является событием, затрагивающим всего и целого человека. Но человек — это единство Природы и Личности, то есть существо, которое существует антецедентно своему личному желанию, которое является объектом определенного законодательства и определенного процесса развития, но с другой стороны, свободное освобождение от «я» — это именно то, к чему он стремиться в своей свободе. Поэтому, смерть является одновременно и природным событием и событием личности. До сих пор биологи не знают «поистине», почему все многоклеточные живые организмы, и человек особенно, умирают. Единственным достижимым объяснением бесспорной всеобщности смерти является объяснение, данное с точки зрения веры — это моральная катастрофа человечества (Рим. 5). А сам теологический базис дает нам уверенность в том, что во все будущие времена необходимость смерти будет управлять нашими жизнями, и что мы никогда не сможем «отменить» смерть.

Природа смерти. (1) Христианская традиция дает нам предварительное описание смерти в максиме «смерть — это отделение души от тела». Это значит, что духовное начало человеческой жизни, его душа, предполагает различные отношения с тем, что мы привыкли называть «телом», но это объясняет немногое. Эта максима не дает нам подтверждения метафизическим и теологическим определениям природы смерти, поскольку она не подтверждает, что смерть — это нечто, что происходит с человеком как целостным существом, и как духовной личностью: смерть же — это окончательное завершение его свободного личного пути, завершение, к которому человек приходит не «после» или «во время» смерти, но которое составляет внутреннюю сущность самой смерти. В то время как растения и животные гибнут, только человек действительно «умирает». Указанное определение смерти является недостаточным также и по следующей причине. Концепция «разделения» души и тела остается смутной и подозрительной в очень многих смыслах . Ведь, если душа объединена с телом, тогда с очевидностью, образуется отношение с той тотальностью, частью которой является тело, с целостностью материального мира. Это материальное единство мира — не абстракция, не сумма отдельных вещей, не внешнее единство, образуемое эффектами взаимодействия отдельных вещей между собой. Поскольку субстанциональное единство души и тела, если оно становится субстанциональной формой их самих, также входит в отношение с этим радикальным единством мира, отделение души от тела в смерти не может просто освободить от этого отношения с миром, делая душу акосмичной, полностью внемирской (как полагали многие неоплатоники). Напротив, тот факт, что душа перестае т содержать присущую этому телу сообщенность с миром, служит единственно тому, чтобы открыть для души более широкий простор всего мира, усилить ее панкосмические отношения. В смерти душа достигает более глубокого проникновения, более чем внутреннего отношения с этой неуловимой, но реальной основой мирового единства, в котором все вещи в мире находятся в общении даже прежде того, как они начинают воздействовать друг на друга, и это является возможным именно из-за того, что душа не есть внешнее соединение с формой своего индивидуального тела. Этот взгляд входит в схоластическую доктрину, а именно ту, что субстанциональный акт души не является на деле отличным от нее самой, то есть, может прекратиться только если прекращающая его душа не является бессмертной, что противоречит тому, что показывает нам философия и авторитетно учат нас католические догматы. Здесь мы должны понять, что духовная «душа» открывает себя миру через бестелесность, уже до смерти, что это не закрытая монада «без окон и дверей», но всегда — душа, остающаяся в общении со всем миром. Это панкосмическое отношение означает, что душа, оставляя ограниченную телесную оболочку в явлении смерти, открывает себя Всему, становится жертвенной причиной мира в целом, даже мира как основы личной жизни других психосоматических существ. Этот факт отмечен многими парапсихическими феноменами, католической доктриной Чистилища (см. особенно Срединное Государство), сообщества святых, и т .д. В частности, Чистилище, будет означать, что оставляя телесную оболочку, душа с ее свободным моральным самоопределением испытывает гармонию или диссонанс с объективной моральной структурой мира более остро и, с другой стороны, что она участвует в создании этой структуры.

(2) Другой существенной чертой смерти является следующая: смерть — это не конец человеческого существования, также это не переход из одной формы существования в другую, сущностно повторяющую ее (то есть во временную и несовершенную), но начало вечности — если можно только говорить о начале в отношении вечности. Все сотворенное, мир, постепенно движется к окончательному состоянию в и через воплощения духовных личностей, чьи «тела», и есть мир, через их именно смерть, и их именно совершенством, вызревающим внутри них (также как и человеческая индивидуальность), смерть является в то же время, в неявной диалектической связи, прерыванием внутреннего, концом, данным извне, через внешнее действие Бога с помощью своих слуг на Суде, в день который человеку знать не дано. Смерть, таким образом происходящая с человеческой личностью, есть нечто, перед чем он стоит открыто, что он должен претерпеть сам, без помощи других; но также это его личное само-достижение, его «собственная смерть», действие человека, происходящее изнутри — так сказать, сама «моя смерть», а не простое принятие смерти. Смерть, таким образом, это совместно — и завершенность человека как духовной личности, исполненность изнутри, достижение предела, переход, который сохраняет существо прошедшей жизни, но также это тотальный прорыв к обладанию самостью, состояние «производства» самого себя, полнота бытия, создаваемая всеми свободными действиями человека. И смерть человека, конец биологической жизни, есть в то же время, необходимый процесс разрыва с внешним, действующим на человека в целом, разрушение, но такое, что «собственная смерть», лично принимаемая изнутри, есть в то же время, событие, сводящее человека в состояние абсолютной беспомощности, действие и претерпевание вместе. Так что, если не принять субстанциональное единство человека за факт, будет невозможно ухватить вместе оба аспекта — телесный и аспект души, а противное будет означать искажением истинной природы человеческой смерти. (3) Эта дуальность делает смерть по существу непонятой: невозможно человеку примириться с экзистенциальной уверенностью (очевидностью), будет ли это уверенность в том, что исполненность жизни, достигаемая в смерти — ничто и небытие человека, скрытые прежде, будет ли эта пустота, видимая в смерти, лишь внешней видимостью реальной полноты бытия (изобилия), освобождением чистого бытия личности. Вследствие этого непонимания, смерть может быть наказанием и выражением греха, но также и кульминацией греха, смертным грехом в самом истинном смысле.