РУССКИЙ ХРИСТОС

Вторая Ипостась, Сын Божий, Богочеловек, Логос осмысляется на Руси в сложном контексте 1) автохтонного язычества; 2) православной святоотеческой традиции (вочеловечившаяся Мировая Красота и Свет мира); 2) свойств русского характера. Тенденции христоцентризма предшествовал культ Богородицы в аспектах мифологемы ‘Мать – Сыра–Земля’. Женственный аспект Троицы не исчез с растворением язычества в христианстве, Богородица слилась с Софией, что послужило оправданием для гностической попытки «дочерней» трактовки Третьего Лица (Н. Федоров). В опыте почвенного переживания вероисповедных святынь оформились креолизованные формы сакрального пантеона: в одном ряду оказались святитель Николай, пророк Илия, св. Георгий Победоносец, Флор и Лавр, Власий (‘Волос / Велес’), Параскева–Пятница и Анастасия, Перун и Мокошь. Контексты женственности и благоутробия не вытеснены в русской вере на периферию, они сохранились в народной поэзии и тогда, когда, «при потускнении троичного сознания понимание Христа <...> приближается <...> к монархианству» (Федотов Г. П. Стихи духовные. М., 1991. С. 33). В почитание Богородицы – Матушки и Заступницы, Родительницы мира подчеркнута не Ее девственность, а материнство. Почти неотличимая от Бога–Вседержителя, Она вся – в заботах о дольнем человеке. Богородица – подлинное Сердце Мира, но этот Ее абстрактно–космогонический статус не отменяет живой конкретности Её Лица, обращенного к обыденному миру всей чревной теплотой сочувствия и нежной приязни (см. иконический канон «умиления»). Вслед за Ф. Буслаевым В. Розанов отметил, что «в наиболее строгие эпохи Лик Божией Матери отступал, и на первое место почти испуганного воображения выступал Иисус Христос» («Случай в деревне», 1900). Тип Спасителя, выработанный византийской иконографией не позднее IV в., на Руси установился в образе сурового Спаса–Пантократора и Судии мира (икона Спаса XV в. в Успенском соборе). Усиление христоцентрической тенденции имело две стороны: a) завышается нравственно–юридический смысл теологем ‘Страх Божий’ и ‘Deus irae’, что спровоцировано успехом в России протестантских доктрин и ересей «голубиного толка» (их отражение см. в романе А. Белого «Серебряный Голубь», 1910; сб. А. Радловой «Крылатый гость», 1922; «Богородицын Корабль», 1923), а также активизировало богословие спасения (Архиеп. Сергий <Страгородский>. Православное учение о спасении. Казань, 1898); б) «подражание Христу» стало трактоваться как поиск последнего идеального «нового человека», взыскующего в дольнем мире Новой земли и Нового неба, а наследно–отеческий «мiр», в свою очередь, был принят как безысходный и благодатный вместе, коль скоро всю эту сирую и убогую землю «Царь Небесный исходил, благословляя» (Ф. Тютчев). В Христе усилены аспекты страдания, причем высокий и неотмирный смысл Голгофы напрямую соотнесен с мирской мукой и повседневными тяготами жизни. По П. Флоренскому: «<...> Русский народ <...> живет с Христом страдающим, а не с воскресшим и преображенным <...> Это русский Христос, такой близкий к скудному русскому пейзажу <...> Это – Христос – друг грешников, убогих, немощных, сирых духом» («Православие», 1909). Переживая личного Христа в страдании как испытующе–страстнόм претерпевании плоти, русская вера не теряет в Его образе черт национального Предстоятеля и Промыслителя «русского пути». Эти акценты составили содержание представления о «Русском Боге» (выражение датируется в предании репликой Мамая по поражении его в Куликовской битве: «Силен Русский Бог!»); см. патетическую огласовку этой темы у Державина («...Языки, царствуйте! Велик Российский Бог!»), Н. Языкова («Не нашим», 1844) и ироническое – у А. Пушкина («...Барклай, зима, иль Русский Бог?») и П. Вяземского («Русский Бог», 1828). Христология Серебряного века пыталась усилить персоналистские акценты: М. Тареев создал трактат «Самосознание Христа», С. Трубецкой в диссертации «Учение о Логосе в его истории» (1900) писал, что двуединая природа Христа осмысляет себя в духовном содружестве Троицы: «Единственное в своем роде нераздельное соединение личного самосознания с Богосознанием в лице Иисуса Христа» (Трубецкой С. Н. Соч. М., 1994. С. 459; курсив автора); С. Булгаков, назвавший свою книгу 1917 г. одним из имен Христа («Свет Невечерний»), отстаивал ту мысль, что «интимная и существенная близость Христа человечеству» позволяет понять Его мир не только как «ризу Божества или космос» (позиция «панхристизма»), но и как «мир сей» в перспективе катастрофического перелома и апокалипсиса спасения; Н. Бердяев отстаивал позицию антропоцентричности христианства («Философия свободного духа», 1928; «О назначении человека», 1931). Симптоматична попытка поставить проблему национальных обликов Христа: «Славянофильское выражение “русский Христос” можно понимать <…> в смысле констатирования того факта, что разные народности, как реально различные между собою, каждая по-своему воспринимает Христа и изменяется от этого приятия. В этом смысле можно говорить (вполне без тени и без всякого кощунства) не только о русском Христе, но и о греческом, об итальянском, о германском, так же как и о национальных святых. <…> Нам, русским, ближе и доступнее именно наш русский Христос, Христос преп. Серафима и преп. Сергия, нежели Христос Бернарда Клервосского или Христос Екатерины Сиенской или даже Франциска Ассизского» (Булгаков С. Н. Два Града. Исследования о природе общественных идеалов. СПб., 1997. С. 342). Тем не менее, на фоне споров Серебряного века об «историческом христианстве», религиозная мысль робеет перед Христовым Ликом, предпочитая или опыт полуязыческой эмпатии (В. Розанов. «Об Сладчайшем Иисусе и горьких плодах мира», 1907; ср. возражения Н. Бердяева – «Христос и мир», 1907), или беллетризованные реконструкции Его земной судьбы (Д. Мережковский. Иисус Неизвестный, 1932–4). Симптоматичен для эпохи общий упрек, адресованный П. Флоренскому как автору труда «Столп и утверждение Истины» (1914): «почему в книге не нашлось место для главы о Христе?» Согласно другому автору, «русская философия <…> представляет собою глубоко положительное раскрытие религиозной сущности русской души, революция же – предательство “русского Бога”» (Степун Ф. А. Соч. М., 2000. С. 329). С тем большим воодушевлением осваивала образ РХ изящная словесность; от псалмопевческих переложений она перешла в XIX–XX вв. к поэтической христологии (пушкинский замысел драмы «Христос»; Плещеев, Некрасов, Надсон). Если карающий Бог «Анны Карениной» (1873–7) Л. Толстого отчетливо проясняет ветхозаветные черты, то Достоевский остался на позиции евангельского РХ – глашатая религии любви («князь–Христос» в «Идиоте», 1868; ср. «Мальчик у Христа на елке» и «Кроткая» <1876>, «Легенда о Великом Инквизиторе» в «Братьях Карамазовых» <1879–1880>). Мистикой сердечного сочувствия страстям Христовым живет герой–праведник «Однодума» (1879; ср. «На краю света», 1875–1876) Н. Лескова и пафосом милосердия – герои тургеневской новеллы «Милостыня». Со ссылкой на рассказ Лескова «На краю света» Лу Андреас Саломе говорит о своем общем с Рильке восприятии русской исторической судьбы: «Уделом, судьбой этого народа был “Бог”. Не небесный вседержитель, облегчающий тяготы жизни, а ближайший покровитель, оберегающий от окончательной гибели ­¾ русский Бог Лескова, обретающийся “за пазухой”» (Иностранная литература, 2001. № 2. С. 201; выражение неверно переведено как в «левой подмышке». В рассказе Н. Лескова «На краю света», 1875: «…Я более всех представлений о божестве люблю этого нашего русского Бога, который творит себе обитель “за пазушкой”»; выделено автором). На рубеже веков возникают философско–эстетические транскрипции категории поступка применительно к Священной истории: переоценка поведения Иуды в «Иуде Искариотском» (1907) Л. Андреева (ср. Булгаков С. Апостол–предатель) и Антихриста (В. Свенцицкий; М. Булгаков). В новокрестьянской поэзии воскрешены мотивы «мужицкого Христа» (Н. Клюев, С. Есенин), а в опусах символистского толка развернут Апокалипсис Второго пришествия (ранние «Симфонии» А. Белого; «Эсхатологическая мозаика» П. Флоренского; лирика Ф. Сологуба, Д. Мережковского, З. Гиппиус, М. Волошина); особую мифологию «экуменического» РХ создал В. Хлебников; эсхатологическая концепция Мессии предъявлена в «Розе Мира» (1950–е гг.) Д. Андреева. Амбивалентный характер русского человека выразил себя в образах черта, соблазненного светом Христовой Истины (от галлюцинаторного собеседника Ивана Карамазова до героя романа В. В. Орлова «Альтист Данилов», 1980). Показателен путь Блока от РХ – «женственного призрака» к РХ мужицкому и, наконец, к «Христу=Антихристу» в поэме «Двенадцать» (1918). Богочеловеческая тема нашла себя в идеологии пролетарской культуры (А. Платонов: «Христос и мы», 1920; «О нашей религии», «Новое Евангелие»), и в движении «богостроительства». Христоцентричное сознание ХХ в. пытается сохранить образ Спасителя в возможной полноте православного мирочувствия (С. Аскольдов, И. Ильин, Б. Зайцев, Е. Кузьмина–Караваева; Б. Пастернак, И. Шмелев, Т. Горичева).

Тексты и исследования:<#whitespace />Аверинцев С. С. Образ Иисуса Христа в православной традиции // С. Аверинцев. Соб. Соч. Связь времен. Киев, 2005; Александр (Светланов), еп. Иисус Христос по Евангелиям. М.. 1891–1894. Т. 1–4; Александров Б. М. Единство образа по Апокалипсису, посланиям свв. апостола Павла и Евангелиям. Париж, 1964; Антоний (Храповицкий) Сын Человеческий: Опыт истолкования // Богосл. вестник, 1903. № 11; Апокрифические сказания о Христе. СПб., 1912–1914. Т. 1–4; Аскольдов С. А. Четыре разговора. Мысленный образ Христа / Публ. А. В. Лаврова // Пути и миражи русской культуры. Сб. СПб., 1994. С. 483–508; Богословский М. Детство Господа нашего Иисуса Христа и его Предтечи. Казань, 1893; Булгаков С.Н. 1) О Богочеловечестве. Агнец Божий. Париж, 1933; М., 2000; 2) Восхождение ко Христу // Вестник РХД. 1971. № 100 С. 31–33; Буткевич Т., прот. Жизнь Господа нашего Иисуса Христа. Харьков, 1887; Волынский А. Л. Четыре Евангелия. Пг., 1923; Духовная поэзия. Воронеж, 1990; Древнерусские апокрифы. СПб., 1999; Евангельский текст в русской литературе XVIII–XX веков. Петрозаводск, 1994; Есаулов И. Христоцентризм // Идеи в России. Словарь. Варшава–Лодзь, 1999. Т. 2 С. 380–382; Земная жизнь Иисуса Христа в изящной литературе, живописи и скульптуре. СПб., 1912; Кареев А. В. Образ Христа в Новом Завете // Богосл. вестник, 1969, № 1; Кассиан (Безобразов). Христос и первое христианское поколение. Париж, 1950; Карпов Н. В. Антирелигиозная трактовка образа Христа в русской демократической поэзии XIX в. // Русская поэзия XVIII ¾ XIX вв. (Жанровые особенности. Мотивы. Образы. Язык). Куйбышев, 1986; Касаткина Т. А. «Христос вне истины» в творчестве Достоевского // Достоевский и мировая культура. Альманах. СПб., 1998. Вып. 11. С. 113–120; Кириллова И. А. Литературное воплощение образа Христа // Вопр. лит. М., 1991. Август. С. 60–88; Книжников А. С. Об историчности личности Христа. Париж. 1963; Кондаков Н. П. Лицевой иконописный подлинник. Т. 1. Иконография Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа. СПб., 1905; Котельников В. Христодицея Достоевского // Достоевский и мировая культура. Альманах. СПб., 1998. Вып. 11. С. 30–28; Кронштадский Иоанн. Христианская философия. М., 1992; Лопухин А. П. Библейская история в свете новейших исследований и открытий. Новый Завет. СПб., 1895; Матвеевский П. Евангельская история о Боге–Слове. СПб, 1912; Мелиоранский Б. Христос // Энц. Слов. Брокгауза и Ефрона. СПб., 1903. Т. 37; Мень А. Сын Человеческий. Брюссель, 1983. 3–е изд. (библ.); Михаил (Семенов), архим. В поисках лика Христова. СПб., 1905; Молитва поэта. Антология / Сост., вступ. ст., комм. В. А. Сапогова. Псков, 1999; Муретов Д. Ренан и его «Жизнь Иисуса» // Странник, СПб. Февраль 1907 – декабрь 1908. С. 409–419; Немеркнущий свет: Евангельские мотивы в русской поэзии. СПб., 2004; Никольский Н. М. Иисус и ранние христианские общины. М., 1918; Орда Х. М. (еп. Ириней). Земная жизнь Господа нашего Иисуса Христа. Киев, 1882; Поснов М. Э. Личность основателя Христианской Церкви. Киев, 1910; Православие и русская народная культура. М., 1993–1994. Т. 1–3; Преображенский А. С. История земной жизни Господа нашего Иисуса Христа. СПб., 1873; Путь Христов. Сб. статей. СПб., 1903; Рейсер С. А. «Русский бог» // Известия ОЛЯ АН СССР, 1961. Т. 20. Вып. 1. С. 64–69; Роман, иером. Стихи покаянные. Новгород, 1992; Сборник духовной поэзии / Сост. И. Беркута. Воронеж, 1990; Семенова С. «Всю ночь читал я Твой Завет…» Образ Христа в современном романе // Новый мир, М., 1989. № 1; Соколов Д., свящ. Искупитель рода Человеческого Господь Иисус Христос. Истор. очерк. СПб., 1863; Соколов Д., свящ. Искупитель рода Человеческого Господь Иисус Христос. Истор. очерк. СПб., 1863; Тихомиров Б. Н. О «христологии» Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования. Л., 1994. Т. 11; Тихонравов Н. С. Апокрифические сказания. СПб., 1894; Трубецкой Е.Н. Смысл жизни. М., 1994. С. 155–160; Турчанинов П. Беседы о личности Иисуса Христа. Харьков, 1914; Флоровский Г. В. Жил ли Христос? Исторические свидетельства о Христе. Париж, 1929 (М., 1991); Хвольсон Д. А. Возражения против ложного мнения, будто Иисус Христос в действительности не жил. СПб., 1911; Христианство и русская литература / Ред. В. Котельников. СПб., 1998–2002. Вып. 1–4.

 К. Г. Исупов