ЛОЖЬ

Искажение подлинности; атрибут и самоцель демонической инициативы; категория негативной аксиологии. В мировой мифологии и основных религиях Л. вменена миру в качестве естественного модуса существования; в ней проявлено органическое Зло. Иудео–христианская традиция связывает генезис лжи с грехопадением и злокозненными антагонистами Творца. Если тварность есть падшесть и отягощенность ложью (наследное искушение Лукавым), то лживы и тварное знание (наука), искусство («условность»), логика (хитроумие); деятельной правде Бога противостал самообман человеческой суеты (Экклезиаст). Ложь есть впавшее в самоотрицание Добро (Сатана). У Добра нет эволюции и истории, оно предвечно и субстанционально; лишь в историческом (тленном и временном) мире возможна власть Зла в его кардинальном проявлении – лжи. В моделях мира, где Зло оказывается в центре (ереси маркионитского типа, романтизм, символизм), оно накапливает внутри себя энергию амбивалентных трансформаций: Зло в состоянии избытка захлебывается в собственной лжи и как бы меняет знак (в этом векторе строилась эстетика ужасного у Бодлера, гротескная поэтика Гоголя и всей школы «черного юмора» до обериутов включительно; ср. описание судьбы Зла в концепциях манихейского типа – от Я. Беме до Н. Бердяева и Д. Андреева). Самоисчерпание Зла не превращает его в Добро, а Л. – в правду, но создает эту возможность, фиксируемую в срединной категории ‘блага’ (горней ступени от Зла к Добру) и понятии истины (дольний переход от лжи к последней Правде). Л. претендует на онтологическую неустранимость в апофатической диалектике бытия. Мир и человек обречены на объятия изобретательной и многоликой лжи, коль скоро в симметрию промыслительного плана истории и в согласии с ним поставлено Зло как источник мировой событийности. Так, карамазовский черт убежден, что «без него не будет никаких происшествий». Экспериментальная дьяволодицея Достоевского условно оправдывает Зло и Л. как принципы динамики саморазвития с проекцией последних на избыточную свободу воли личности. Вся демоническая рать (от Князя Тьмы и бесов до Антихриста) призваны к творчеству событийной реальности, относительно которой Промысел выполняет функцию фильтра: в ранг события возводятся лишь те факты, которые отвечают смысловой архитектуре Божьего Домостроительства. Факты, не ставшие событиями смысла (т.е. вечными событиями метаистории), образуют план мировой лжи, ничтойствующей во Зле, но от этого не перестающей быть реальной онтологической угрозой человеку. Напряженное внимание ХХ в. к категории Ничто и сочетание ее с экзистенциалами страха и трепета, ужаса и тревоги, абсурда и смерти – свидетельства отчаянной борьбы с Ложью как порчей мира. Искажение вышней Правды в кривой онтологии дольнего мира признается имманентным качеством здесь–бытия: от миметических иерархий и «пещеры Платона» до тварно–нетварной Софии С. Булгакова. Гносеология возникает как наука о верном внутреннем зрении; трагедия и этика – в поединке с ложной свободой; эстетика – как дисциплина правильного чувствования; лингвистика – как вербальный устав обмена информацией. Артистическая спецификация лжи в профессиях дипломата и шпиона, купца и врача, гетеры и шута, ритора и лицедея, инквизитора и исповедника дополняется ее тотальным присутствием во всем списке бытовых ролей. Интроспекция лжи (внутренняя речь и диалог с собой; горделивое самохуление; эротическая провокация; идейный самообман; претенциозная неадекватность «я»; религия эстетизма) создала устойчивые типы игрового поведения, отраженные в художественной литературе: авантюрист (Чичиков) и лгун (Хлестаков), «самосочиненный» маргинал (амбивалентные клоуны и гаеры Достоевского), гений лицемерия (Иудушка), псевдогуманист (горьковский Сатин). Искус априорной ложью самосознания характерен для традиций кантианского антиномизма и картезианского «эпохе». Легитимная реабилитация, вроде «спасительной лжи» (добродетельного самообмана) или чекистского лозунга Э. Багрицкого «если надо солгать – солги» создали в ХХ в. ситуацию, точно определенную А. Платоновым: правда приходит в форме лжи, это ее форма самозащиты (ср. предназначенные для «чтения–вспять» его утопии–антиутопии «Чевенгур» и «Котлован»; такие тексты, как «Антихрист» Ф. Ницше, «Философические письма» П. Чаадаева или книга М. Бахтина о Рабле, снабжены обратимым контекстом. В формах приблизительности и гипотезы ложь получает свое место в символическом знании (религиозные картины мира), эстетике (ирония, сарказм, поэтика фокуса и парадокса, риторика инверсивного речения), богословии (учение об апокатастасисе от Григория Нисского до русских софиологов), революционной этике, детской психологии, математической теории игр и конфликта. Общим врагом правды и лжи является полуправда (как донос опасен и его «герою», и автору). Ложь не нуждается в мимикрии самой себя, ей свойственно достигать потребного объема в среде любой степени сопротивления. Ложь сама есть мимикрия, муляж правды. Правдивый лжец не ощущает себя лжецом (Ноздрев). Есть особый фанатизм лжи, мания идеологической объективации, их жертвами стали инициаторы коммунистического и социалистического строительства, Тысячелетнего Рейха, «четырех модернизаций» и т.п. Тема лжи и социальных фантомов – вечный предмет отечественной философской публицистики; обострение интереса к нему фиксируется в трудах М. Щербатова и П. Чаадаева, прозой любомудров и славянофилов, статьями Ф. Тютчева. В ситуации ускоренного роста национального самосознания, в пространстве русского «я», многократно усложнившего свои структуры, происходит семантический разрыв между словом и мыслью; этот «топос лжи» пыталась дезавуировать романтическая эстетика жизненных единств: программы и дела, поступка и высказывания, намерения и жеста, чести и авторитета. Борьбой за «правду жизни» отмечена эстетика демократов и народническая публицистика. Адекватность религиозного переживания – тема многих богословских диспутов кон. 19– нач. 20 вв. (ср. католические искусы от П. Чаадаева и Н. Гоголя до Вяч. Иванова; переходы в инославие как политическая фронда). Бегство от лжи мира – сильнейший стимул русского странничества, проповедничества и «уходов» разного рода. Философская критика Серебряного века (исследования о Пушкине, Гоголе, Герцене, Достоевском, Л. Толстом, Чехове) строилась по преимуществу как герменевтика ложных состояний сознания и как анализ духовной одержимости стихией Зла (см. комментарий эстетизма Ставрогина и полемику вокруг «Великого Инквизитора» в работах В. Розанова, Д. Мережковского, И. Лапшина, Л. Карсавина, Н. Бердяева, С. Булгакова, С. Франка, Л. Гроссмана, А. Мацейны). Л. как научный объект в наше время переместился в сферу интересов социальной психологии, семиотики и исторической семантики.

Тексты: Малле–Жорис Ф. Ложь. Роман. 1956; Мохан Сингх. Ложь и правда. Поэт. сб. 1950; Писемский А. Ф. Русские лгуны. Цикл рассказов. 1865; Стельмах М. А.<#whitespace />Правда и кривда. 1961; Краснов П. Н. Ложь. Париж, 1939.

Исследования: Бердяев Н. А. 1) Парадокс лжи // Современные записки. Париж, 1939. Т. 69. С. 272–279; 2) Правда и ложь в общественной жизни, 1917 // Бердяев Н. А. Соч. Париж, 1990. Т. 4. С. 83–91; 3) Правда и ложь коммунизма (К пониманию религии коммунизма) // Путь. Париж, 1931. № 3. С. 3–34; Гусейнов Г. Ч. Ложь как состояние сознания // Вопросы философии. М., 1989. № 11. С. 94–86; Дубровский Д. И. Проблема добродетельного обмана // Философские науки. 1989. № 6. С. 73–84; Игнатенко А. А. Обман в контексте арабо–исламской культуры Средневековья (По материалам «Княжьих зерцал») // Одиссей. Человек в истории. Образ «другого» в культуре. М., 1994; Исупов К. Г. 1) Мифология истории и социальный самообман // Вестник высшей школы. М., 1989. № 7; 2) Поэтика ложной памяти // Изучение литературного текста. Тверь, 1987; Колеватов В. А. «Мысль изреченная есть ложь» // Философские науки. М., 1990. № 2. С. 43; Ландау Г. А. Культура слова как культура лжи // Числа, 1932. Кн. 6; Левин Ю. И. О семиотике лжи // Материалы симпозиума по вторичным моделирующим системам. Тарту, 1974. Вып. 1 (5). С. 245–247; Лотман Ю. М. О Хлестакове // Лотман Ю.М. В школе поэтического текста. Пушкин, Лермонтов, Гоголь. М., 1988. С. 293–325; Секацкий А. К. 1) Космология лжи // Комментарий. М., 1994. № 3. С. 17–32; 2) Подмена воспоминаний // Ступени. СПб., 1994. № 2 (9); 3) Обмен обманом как всеобщий фон коммуникации // Материалы научной конференции «Социальная философия и философия истории». Тезисы докладов и выступлений; В 2 частях. СПб., 1994. Ч 2. С. 109–112; 4) Онтология лжи. Автореферат <…> канд. филос. наук. СПб., 1995; Свинцов В. И. 1) О дезинформации // Текст как психо-лингвистическая реальность. Сб. статей. М., 1982. С. 33–42; 2) Отсутствие сообщения как возможный источник информации // Философские науки. М., 1983. № 3; 3) Полуправда // Вопросы философии. 1990. № 6;<#whitespace />Смирнов А. Ложное сознание. Донецк, 1968. Ч. 1–2; Hill Th. E. Autonomy an benevolement liens // Journ. of value inuiry. Dordrecht, 1984. Vol. 18. № 4.