ФАКТ / СОБЫТИЕ

Уровни исторической экзистенции. Факт – внесмысловая элементная наличность происшедшего, он не порождает других фактов, фабульно маргинален, представляет материальную периферию исторического процесса, пребывает в модусах случайного, дискретного, детального, не уникален и взаимозаменим; фиксируется в рангах возможности, в формах слуха и сплетни, не нуждается в свидетеле и не актуален для задач хранения и наследования информации. Факт – это форма апофатического бытия события, его эмбрион. Событие есть факт в статусе автономной существенности: оно оставляет след в поле детерминант, провоцирует динамику процесса; событие актуально вплетено в мировое целое, репрезентирует целостность мира во всей полноте наблюдаемых состояний, обладает аксиологическим приоритетом для свидетеля и прагматической уместностью для общественного опыта; маркируется в терминах мнемонической и пропедевтической ценности; служит юридическим аргументом («казус») и элементом исторического объяснения, входя в качестве таковых в социальную память; составляет основной фон человеческой действительности; является эмпирическим сырьем для зодчества жизни и творческого поведения. Аксиология события состоит в его свойстве отвечать за всю смысловую целостность актуально связанной с ним конкретной событийной композиции; в этом плане событие есть конструктивно значимый момент эстетики истории. Факт может быть бесспорным в цепочке каузально связанных явлений. Но он живет плоской жизнью натурного самоознáченья, являясь как бы «макетом» события, напр.: факт–гипотеза – «Александр I не умер в Таганроге» есть возможность события – «Фёдор Кузьмич». Не–событие (т.е. факт) прошлого (напр., обычный ренессансный портрет юноши) нагружается символической значимостью события (А. Блок увидел в таком портрете свое изображение; см. дневниковую запись от 29 июля 1903 г.). Для Шопенгауэра мир явлений – это бессвязные конфигурации фактов, простой наличности; истинной реальностью действительными событиями являются «только внутренние процессы, касающиеся воли» и жизнь отдельного человека в ее моральном единстве (Мир как воля и представление. Т. 2. § 38 – Об истории). Событие – это факт, уличенный в смысле, облеченный в смысл. Событие – это осмысленный факт. По Л. Толстому, смыслы событий возникают, когда они «вырезаются в свое значение»; в «Люцерне» (1857) герой, наблюдающий, как сотня богатых зевак оставила без подаяния нищего певца, возводит фактичность эпизода (точка зрения зевак) в ранг мировой событийности (с т. зрения рассказчика). Для Толстого естественным претензиям события на историчность отвечает его способность стать моральной проблемой (см. Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 22 т. М., 1978–1984. Т. 6. С. 280). «След» факта есть его проблематизация, т.е. превращение не просто в событие, но в событие смысла. «Следы» событий смысла, образующие сложные конфигурации, и есть история. Прошлое состоит не из адекватной, довлеющей себе автономной наличности, а из смысловых архитектоник, в плане которых Промысел и человеческие деяния провиденциально соотнесены: каприз личной воли органично отвечает вышней предистинации Божьего Домостроительства и общей судьбе мировой плоти. Cмысловое бытие события, сопряженное с метасмысловым усилием человеческого уразумения есть уже ‘со–бытиé’ – благодатно санкционированная, овеществленная и призванная к имманентной значимости экзистенция. Свой высший смысловой ранг мирская бытийность получает в формах сакрализации неповторимого эпизода, благодаря чему он становится «вечным Событием» метаистории (Ницше; символисты; Блок). Так, воспроизведение в литургии судьбоносных моментов Священной истории; кардинальные вмешательства национального Рока в жизнь народа; поединки стихий Света с демонической ратью, отразившиеся на земле катастрофами, что описаны в «Розе Мира» (1950–е) Д. Андреева,– везде актуализирует свое волевое присутствие предвечная онтологическая грамматика событийности. Ее можно комментировать в терминах «основного мифа», «архетипа», «мифологемы» и других дериватов культурно–исторического и социально–психологического стереотипа, но центральной проблемой отечественной философии истории и историософии остается понимание не собственно событийного, а событийно–смыслового. Если Космос «думает» энергиями и состояниями материи, вещами Бытия, то история (ноосфера в ее внутренней динамике) «думает» смыслами событий. Иррациональный избыток движения истории утратит свою «загадочность» (в плане вечного запроса: «почему все произошло так, а не эдак?»), когда наука истории отделит слепую необязательность факта от смыслового древа альтернативно ветвящейся событийности, и когда слово историка о событии также станет историческим событием смысла. Теории сюжетосложения известно, что фабульная эмпирия факта предстоит художнику в качестве сырого фактического материала, который лишь на уровне сюжетной организации обретает органику событийности (то, о чем рассказывается), а сам процесс рассказа (то, как рассказывается), также становясь на уровне композиции событием, возрастает в целостное единство текста. Встреча двух событийных рядов: событий, о которых повествуется, и событие самого нарратива – и есть со–бытийственная в единственном смысле реальность художественного произведения, что не слишком далеко от «эстетической самоорганизации» жизни (Ф. Степун) внутри самой жизни как событийно осмысленного и ответственно свершаемого поступка («бытие события» по М. Бахтину; акт «творческого поведения» – в терминах М. Пришвина). Переход от фактичности к событийности — это смена онтологического амплуа. В мире «одна случайность уравнивается другой, и вот уже собирается множество фактов, вырисовывается определенный способ выбирать позицию, в отношении человеческой ситуации, событие, контуры которого определились и о котором можно говорить» (Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. М., 1999. С. 19; курсив автора). Впечатляющий опыт метасобытийной герменевтики накоплен русской религиозной философией и в школе художественно–эстетического мемуарного свидетельства. Обостренное историческое чувство наших мыслителей и русская жанровая привычка памятной записи спасли жизни «пестрый сор» (так Пушкин означил прозаику повседневной фактичности) от исторической амнезии и отстояли преемство событийно–смысловой памяти. В эпохи цензуры и фальсификации прошлого (см. цезаристские генеалогии Иоанна IV Грозного, Петра Великого; мифологию вождизма в 30–50 гг. ХХ столетия) происходят вычеркивания и переименования исторических явлений (упразднение слова ‘раб’ при Екатерине Великой; ср. рассуждения Щедрина о девальвации смысла слов ‘государство’ и ‘отечество’). В ХХ в. оппозиция «факт/событие» переживает инверсию, смысловую деформацию и семантическую болезнь, начиная работать на тотальный семиозис подмены (см. исследования новояза в антиутопиях Дж. Оруэлла и Е.Замятина). Переживаемая ныне шоковая терапия возврата внесмысловым «фактам» их подлинно–событийного статуса и смыслового тела богата симптомами исторического катарсиса, по результатам которого мы вправе надеяться на событийное здоровье нашей повседневности и научного поведения.

Исследования: Артамонов В. А. Национальный характер и история // Стили мышления и поведения в истории мировой культуры. М., 1990. С.54–81; Библер В. С. Исторический факт как фрагмент действительности // История и источниковедение. Теоретические и методологические проблемы. М., 1969. С. 89–101; Бородина Т. В. К определению категории факта и методология исторического познания // Категории философии и развитие научного познания. Саратов, 1983. С. 113–115; Вахтомин В. К. Генезис научного знания. Факт, идея, теория. М., 1973; Гуревич А. Я. Что такое исторический факт? // Источниковедение. Теоретические и методологические проблемы. М., 1969. С. 59–88; Исупов К. Г. 1) Мифология истории // Логос СПб,. 1992. Кн. 2. Российский духовный опыт. С. 104–112; 2) Русская эстетика истории. СПб., 1992; Ландгребе Л. Размышления по поводу слов Гуссерля “Die Geschichte ist das grosse Faktum das absoluten Seins // Метафизические исследования. СПб., 1997. Вып. 3. С. 180–198; Лисовина А. П. Категория «исторический факт» в марксистской и буржуазной философии истории. Кишинев, 1981; Лотман Ю. М. 1) Структура художественного текста. М., 1970; 2) О каузальных связях в семантическом ряду // Семиотика культуры. Архангельск, 1988. С. 6–10; Ницше Ф. О пользе и вреде истории для жизни // Ф. Ницше. Соч.: В 2–х т. М., 1990. Т. 1. С. 159–231; Руднев В. П. Феноменология события // Логос. М., 1993. № 4. С. 226–238; Секацкий А. К. Опыт текстологического анализа советской философской литературы 50–х годов // Сфинкс Петербургский философский журнал. СПб., 1994. № 1. С. 7–41; Соколов Е. Г. Имитация истории и риторические фигуры советской мифологии // Метафизические исследования. СПб., 1997. Вып. 2. История. С 143–166; Тынянов Ю. Н. Литературный факт, 1924 // Ю. Н. Тынянов. Литературный факт. М., 1993. С. 121–137.